Бомбейская чума 1896 г. привлекла многих европейских ученых в Индию и по завершении своих миссий, они, кроме знаний о чуме, увозили в свои институты еще и штаммы ее возбудителя — Bacterium (Yersinia) pestis. Трагедии не заставили себя долго ждать. Во время эпидемии 1894 г. в Гонконге заболели чумой трое японских врачей. В 1897 г. в Индии заразился в лаборатории чумой профессор Штикер. В 1898 г. в Вене заразился и погиб от чумы служитель Бариш, а за ним доктор Мюллер и его сиделка. В июне 1899 г. в Лиссабоне погиб врач Пестана, уколовший себе палец во время вскрытия чумного трупа. В 1903 г. в лаборатории Коха в Берлине погиб от легочной чумы доктор Закс. Л.З. Мороховец (1907) по этому поводу писал: «...в ледяном ужасе оцепеневала мысль при виде того, как эта ужасная гостья, так предательски давшая специалистам-ученым уловить себя в пробирки, в склянки в Индии, так беспощадно поражала посвятивших себя изучению ее и именно в таких условиях научных институтов Европы, где по всем види-мостям должны были царить наиболее препятствующие не только распространению ее условия, но даже — исключающие возможность проникновения в какой бы то ни было организм без воли человека...».

Угроза заноса чумы в Европу подтолкнула правительства к развертыванию широких исследований по разработке противочумных вакцин и сывороток, но одновременно — принять меры против ее появления из бактериологических лабораторий.

«Особая лаборатория по заготовлению противобубонночумных препаратов ИИЭМ». Экспериментальные работы с возбудителем чумы в России начаты в 1896 г. в Санкт-Петербурге в Императорском институте экспериментальной медицины (ИИЭМ). В отделе эпизоотологии института в 1897 г. налажено производство сыворотки Иерсена, для чего использовали лошадей из конюшни А.П. Ольденбургского на Каменном острове. Животных перевозили через Большую Невку в ИИЭМ (Аптекарский остров) на лодке. Культуру возбудителя чумы прислал Эмиль Ру из Парижского института Пастера. Уже в 1898 г. началось производство убитой чумной вакцины («лимфы Хавкина»). Однако еще до заболевания чумой в лаборатории в Вене, принц Ольденбургский используя свое влияние при дворе, добился передачи ИИЭМ форта «Александр I» (рис. 30.1).

Рис. 30.1. Форт «Александр I». Расположен на Большом Кронштадтском рейде у западного конца острова Котлин, на котором находится городКронштадт. Верхняя фотография сделана в 1907 г. Н.М. Берестеневым.Нижняя — форт в 2003 г., взята с сайта http://www.nortfort.ru

В январе 1897 г. военный министр дал свое согласие на передачу форта, а в декабре 1898 г. принц приказал перенести туда все работы по чуме. Кроме этой лаборатории, с чумой было разрешено работать в Астрахани, но только с диагностическими целями.

Постройка форта «Александр I» начата в 1835 г. и закончена в 1846 г. по проекту и под руководством инженер-полковника Фон дер Вейде. Задачей форта был контроль над южным фарватером системой перекрестного огня совместно с фортами «Петр I», «Рисбанк» («Павел») и «Кроншлот». Форт «Александр I» представляет собой громадное здание размером 90*60 м., сложенное из гранитных глыб, имеет форму почки и выпуклой стороной обращен на Большой рейд. На его четырех боевых ярусах размещались 137 орудий. В стороне, обращенной к Кронштадту, находится маленькая пристань. В 1860-х гг., с распространением нарезной артиллерии, форт утратил свое боевое значение и использовался в качестве склада мин и боеприпасов, в 1896 г. выведен за штат. Во время реконструкции форта в чумную лабораторию амбразуры для пушек, высеченные в стенах толщиной в сажень, были переделаны в окна.

Об оборудовании особой лаборатории для изготовления противобубонночумных препаратов

Государь Император, по всеподданнейшему докладу Председателя Высочайше учрежденной Комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумною заразою и Попечителя Императорского Института Экспериментальной Медицины Его Высочества принца Александра Петровича Ольденбургского, в 18-й день октября 1898 года Высочайше соизволил на оборудование особой вполне изолированной лаборатории для изготовления противо бубонночумных препаратов, а равно для производства опытов и изысканий над предохранительными и лечебными средствами против чумных заболеваний (Для устройства означенной лаборатории в распоряжение Высочайше учрежденной Комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумною заразою был предоставлен форт «Император Александр I» в Кронштадте).

А теперь мы обойдем форт вместе с Н.М. Берестеневым (1907). У массивных, обитых медью ворот находилось помещение для дворника и жандарма (рис. 30.2).

Жандарм, как «око недреманное», следил за благонадежностью обитателей форта. Присутствие его на форте-лаборатории было совершенно излишним, и делать ему абсолютно было нечего, почему он и изнывал там от тоски и скуки. Но так как форт находится в районе крепости, а на военных фортах полагался жандармский надзор, то он существовал и на разоруженном форте.

Внутри здания крепости, занимающего весь остров, находится небольшой мощеный двор (рис. 30.3).

Рис. 30.2. Ворота форта (здесь и далее фотографии из книги Берестенева Н.М., 1907)

Рис. 30.3. Двор форта

О сосредоточении опытов и исследований по бубонной чуме в лаборатории на форте «Император Александр I»

Высочайше учрежденная Комиссия о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразою журналом от 22-го августа 1899 г. постановила производство кем бы то ни было как опытов, так и исследований по бубонной чуме сосредоточить исключительно в помещениях форта «Император Александр I» в Кронштадте, воспретив эти работы во всех других учреждениях Петербурга, ввиду представляемой ими опасности.

На первом этаже форта находились: часть лабораторий (рис. 30.4) и конюшня на двадцать лошадей. Лестницы внутри здания были чугунные, ажурные; остались от прежних времен (рис. 30.5).

Рядом с конюшней были построены две кремационные печи, предназначенные для сжигания трупов, павших от чумы лошадей, мелких животных, навоз и все отбросы. В них также сжигали тела врачей, умерших от чумы.

Здесь же помещались комнаты для мелких животных — белых мышей, крыс, морских свинок и кроликов; паровой стерилизатор; прачечная; баня; электрическая станция; слесарная мастерская; кузница и кухня.

На втором этаже располагались: лаборатории (рис. 30.6 и 30.7).

Рис. 30.4. Большая и средняя лаборатории первого этажа

Рис. 30.6. Отдельные лаборатории второго этажа

Рис. 30.5. Коридор первого этажа и лестницы между этажами

 

Рис. 30.7. Отдельная лаборатория второго этажа

Рис. 30.8. Научный музей «Особой лаборатории» ИИЭМ

На одной из фотографий видна система вентиляции (вентилятор и воздуховод), однако была ли она приточно-вытяжной, нам не известно. В этом же отделении были расположены: музей (рис. 30.8), библиотека, служившая также и усыпальницей для двух врачей, погибших от чумы на форте, и рядом с ней столовая.

В противоположном конце коридора находились биллиардная и квартира заведующего (две комнаты с прихожей). Квартира эта занимала прежний пороховой погреб, под ней были устроены ледник и конюшни, поэтому зимой там было холодно и чувствовался «аромат» лошадей, но летом хорошо и прохладно.

Рис. 30.9. Одна из комнат для врачей

Кроме лабораторий на этаже находились 11 комнат для врачей, служащих и приезжающих работать на форт. Комнаты были обставлены уютно, но их большим недостатком служило то обстоятельство, что гранитные стены зимой промерзали насквозь и отсыревали (рис. 30.9). В помещениях для врачей имелись две ванны и уборная. В третьем этаже также находились лаборатории, 2 больших термостатных комнаты, склады сена и овса. Лабораторные комнаты на 3 этаже были выше, обширнее и светлее комнат 2-го и 1-го этажей, вследствие чего, во время чумных заболеваний на форте, одна из этих комнат была приспособлена для больных. То помещение для заразного лазарета, которое было отведено прежде на втором этаже, оказалось неудобным, т.к. состояло из очень маленьких слабо освещенных и плохо вентилирующихся комнат с коридором. На этом же этаже жили служители, их квартира была изолирована от лаборатории; тут же была устроена их кухня, общая столовая и отдельная комната — незаразный лазарет для служителей.

Часть крыши форта плоская, до реконструкции там стояли пушки. В имевшихся двух надстройках (в одной раньше помещался аппарат де Шарьера для сосредоточенной стрельбы со всех фортов), расположили кочегарку, 2 паровых котла, газовую станцию (газ готовили из мазута), склад угля (уголь поднимался электрическим подъемником), газгольдер и бак для воды.

Годовой бюджет лаборатории в 1907 г. — 60 тыс. рублей.

Штат лаборатории составляли: 3 врача (заведующий и 2 помощника), заведующий хозяйством (обычно это место оставалось вакантным), письмоводитель и 30 служителей, в том числе две прачки, два повара и лакей при квартирах врачей (рис. 30.10).

Рис. 30.10. Служительский персонал форта в 1907 г.

По своим размерам лаборатория могла обслуживать много десятков научных работников, но в ней, вследствие ее отдаленности и изолированности, обычно работали лишь 2–5 посторонних врачей. Только во время работы курсов, которые проводились с 1905 г. для врачей и студентов, изучающих чуму и холеру, в лаборатории появлялось сразу по 30 человек. Перед Первой мировой войной основные кадры военных эпидемиологов и инфекционистов в России проходили подготовку на курсах в «Особой лаборатории».

Но в целом, лаборатория на форте «Александр I» далеко не использовалась как научное учреждение, прекрасно обставленное и рассчитанное на десятки работников.

Директор Института экспериментальной медицины С.Н. Виноградский пытался перенести чумную лабораторию на сушу (в Финляндию) и превратить ее в институт, который служил бы не только для изучения чумы, но и для приготовления разнообразных лечебных и диагностических сывороток. Но ему это не удалось из-за противодействия принца Александра Ольденбургского.

Для сообщения с берегом у лаборатории имелся собственный небольшой буксирный пароход-ледокол и лодки, зимой же сообщение происходило на санях.

Работа с возбудителем чумы, приготовление разводок, заражение и вскрытие животных производились с особыми (для того времени) предосторожностями. Врачи и прислуга надевали брюки и халаты из тонкой прорезиненной материи и калоши, на голову холщовый колпак; по окончании работы халат и брюки вымачивались в карболовой кислоте, калоши мылись сулемой.

Для заражения и вскрытия животных имелись специальные комнаты (рис. 30.11). Трупы животных прикалывалась к пробковым доскам, лежащим на эмалированных подносах с высокими бортами; под труп под-кладывали листы плотной оберточной бумаги, вместе с которыми труп переносили в эмалированный горшок и там его варили 15–20 минут; затем отправляли в сжигательную печь. Поднос вместе с пробковой доской заливали сулемой. Инструменты стерилизовали кипячением.

Зараженные животные помещались в изолированных комнатах, для осмотра больных животных их приносили в специальную комнату для вскрытия. Помещения для больных животных ежедневно дезинфицировали сулемой.

Для мытья рук при заражении и вскрытии животных на столах устанавливали широкогорлые банки с лизолом, туда при необходимости опускали руки, рядом находились емкости с сулемой и карболовой кислотой. Пол комнаты для вскрытия по окончании работ орошался сулемой. Полотенца, холщовые халаты и колпаки стерилизовались паром (рис. 30.12) и только после стерилизации отдавались в мытье.

На форте была хорошо продумана технология обработки стоков, мало отличающаяся от современной в аналогичных лабораториях. Все сточные воды попадали в отстойный колодец, оттуда переходили в котел-автоклав, где нагревались до 120°С и только потом их спускали в море.

Твердые осадки в осадочном колодце, проходящими по соседству паровыми трубами, нагревались до температуры в 80°С. Кроме того, в колодец стекало много сулемы и других дезинфицирующих веществ. Время от времени его содержимое выкачивали в море.

Питьевая вода на форте была дистиллированной. Отопление паровое, освещение электрическое.

Образ жизни на форте был однообразным и суровым. Город Кронштадт не представлял для врачей никакого интереса, а посещение Петербурга отнимало у них много времени. Служители ездили в Кронштадт с субботы на воскресенье, а врачи — раз в одну или две недели в Петербург, причем один из врачей всегда оставался на форте. Видимо, выезд проводился без предварительной обсервации. Почту получали раз в день, к часу дня, телеграммы передавались по телефону, по нему же можно было переговариваться с Петербургом из-за плохой связи это не всегда удавалось.

Рис. 30.11. Вскрытие верблюда (обращает внимание отсутствие масок, защищающих органы дыхания)

Рис. 30.12. Стерилизационный аппарат

Рабочий день на форте был организован следующим образом: в 7 ч. свисток для служителей, открывались ворота, зимой они закрывались в 20 ч., — летом в 22–24 ч. Ключ от ворот относился к заведующему. Около 9 ч. начиналась работа в лабораториях и продолжалась до 13 ч., когда снова раздавался свисток, оповещающий об обеде; после обеда до 14.30 отдых, затем свисток и снова работа в лабораториях, и в 20 ч ужин (свисток). Спать на форте ложились не раньше 24 часов и позже (рис. 30.13).

Рис. 30.13. Ключ форта

Служители после 20 ч вечера и по воскресеньям, исключая экстренные случаи, были свободны. В целом же, «Особая лаборатория» представляла собой режимное учреждение, где часть сотрудников носила военную форму.

Производственная деятельность. Главной целью создания лаборатории было приготовление чумной вакцины-лимфы (по Хавкину) и противочумной сыворотки. С 1905 г. деятельность лаборатории расширилась, она готовила холерную вакцину, холерные и брюшнотифозные диагностические агглютинирующие сыворотки. Кроме работ с возбудителем чумы, проводились работы с другими патогенными микроорганизмами (холерой, сапом). По данным Т.В. Андрюшкевича с соавт. (1998), во время Русско-японской войны сотрудником ИИЭМ С.Д. Непорожним в лаборатории форта создана поливалентная антидизентерийная сыворотка и налажено ее производство. Препарат хорошо зарекомендовал себя при лечении «Маньчжурского поноса».

Вакцину Хавкина производили в количестве 200 тыс. доз в год. Ее готовили из 4-недельных бульонных очень вирулентных разводок возбудителя чумы, убитых нагреванием при температуре 60°С в течение часа; стерильность препарата проверялась на морских свинках. Вакцину разливали во флаконы по 20 мл³ в каждом с прибавлением 0,5% карболовой кислоты Флаконы запаивали и снова нагревали при температуре 60°С в течение часа (рис. 30.14).

Для первого введения взрослым использовали 1–2 мл³, а для второго, которое делали спустя 7–10 дней после первого, дозу увеличивали в 1,5–2 раза, исходя из перенесенной реакции. Детям первый раз вводили 0,25–0,5 мл³. Флакон с вакциной перед применением необходимо было хорошо встряхнуть для равномерного распределения «чумных бацциллов» в жидкости. Вакцинация обычно влекла за собой местные воспалительные явления, общее недомогание, головную боль и повышение температуры до 39°С и даже выше, зависящие от индивидуальных свойств человека.

Рис. 30.14. «Черная лаборатория» для производства возбудителя чумы

Чумную сыворотку производили по первой технологии Иерсена. Однако она оказалась весьма реактогенной. По мнению Н.М. Берестнева (1907), это было связано со способом получения сыворотки, который состоял в том, что кровь у лошадей брали спустя 10 дней после последнего введения микробов в количестве 20–30 агаровых разводок. Л.З. Мороховец (1843—?) предложил брать кровь через 21 день после последней инъекции микробов, т.к. 10-дневного промежутка между введением микробов и кровопусканием, по его мнению, оказалось недостаточным для выведения такого большого количества эндотоксинов, высвобождавшихся из тел чумных бактерий. Он считал, что эти эндотоксины, циркулировавшие в крови, давали тяжелые сывороточные явления. Действительно, когда кровь стали брать спустя 21 день после введения бактерий, то тяжелые сывороточные явления перестали наблюдаться. Чумная сыворотка стала давать лишь общие для всех других сывороток явления: сыпи и отеки, сопровождающиеся иногда небольшими повышениями температуры.

Сыворотки и вакцины, произведенные на форте «Александр I», поставлялись в Австро-Венгрию, Бельгию, Бразилию, Португалию. На международном рынке цены на эту продукцию были ниже, чем у пастеровского института и его филиала в Бомбее, где работал доктор Хавкин.

Эксперименты по аэрогенному заражению чумой. Легочная чума в ст. Ветлянской прекратила споры между учеными о самой ее возможности (см. очерк XIII). Выяснилась абсолютная смертельность этой формы болезни, и в то же время осталось непонятным ее происхождение. Практически сразу после получения возбудителя чумы в чистых культурах, начались исследования патологии легочной чумы и механизмов заражения через органы дыхания.

Childe (1898) был первым, кто описал патологическую анатомию чумной пневмонии. Он обнаружил, что при такой форме болезни патологические явления существовали только в легких; лимфатические узлы поражались незначительно. В легких находили общую гиперемию со значительным отеком, красноватые места на слизистой оболочке бронхов без явных признаков бронхита; из бронхов можно было выдавить пенисто-водянистую жидкость иногда с примесью крови (гной в бронхиальных трубках был найден только в одном случае). Пневмонические очаги были разбросаны в легком, имели величину от горошины до яйца. Они имели розоватый или красно-серый цвет, плотную консистенцию, не содержали воздуха, тонули в воде. Пневмонические очаги кругловатой формы и отделялись от окружающей крепитирующей части легкого ясным кольцом гиперемии. Иногда вместо розового, пневматические фокусы имели кровяной цвет, они были менее плотны. Некоторые из них имели сероватый, менее плотный центр; эти очаги выдавались на поверхности легкого и были хорошо различимы. Плевра над чумными фокусами была шероховата и представляла первые явления воспаления. Эти очаги имели вид 1-й и 2-й стадии лобулярной пневмонии; очагов 3-й стадии (размягчения и рассасывания) не встречалось. В некоторых случаях очаги были очень обширны, в одном случае было поражено около половины нижней доли.

На поверхности легкого Childe находил петехиальные геморрагии. Бронхиальные железы были увеличены, набухшие, отечные и гипере-мированы, или были малы, обыкновенного вида, едва гиперемирова-ны; остальные лимфатические узлы не обнаруживали каких-либо изменений, свойственных септической или бубонной форме чумы; заметные изменения состояли только в том, что подмышечные и шейные железы были слегка гиперемированы. Состояние внутренних органов было то же, что при других формах чумы, за исключением того, что значительные геморрагии отсутствовали; обычно можно было видеть петехии на поверхности сердца, в почечной капсуле, мочевом пузыре, желудке и кишечнике.

Микроскопическая картина легочного поражения при чуме изображалась Childe следующим образом: «Срезы легкого в местах пневмонических очагов обнаруживают сильное переполнение кровью всех крупных кровеносных сосудов, а также капиллярных. Вокруг этих расширенных сосудов разбросаны в альвеолах геморрагические фокусы. В пневмоническом очаге можно различить три пояса. Внутри очага имеется сильная гиперемия всех сосудов, включая альвеолярные капилляры, альвеолы полны крови. Геморрагии так значительны, что многие альвеолярные перегородки разрушены: они либо совершенно отсутствуют, либо от них остались одни клочки. В очаге имеется пояс, в котором альвеолы нетронуты и вполне выполнены хорошо красящимися клетками, так что нет промежутка между альвеолярными стенками и их содержимым; в центре имеется общая масса одинаковых клеток; клеточная инфильтрация так значительна, что стенки альвеол едва различимы. Таков общий вид пневмонического очага, хотя местами альвеолярные геморрагии встречаются как в средней, так и в центральной зоне. Реже альвеолы болезненного очага совершенно выполнены кровяными тельцами с небольшим количеством фибрина или без последнего. В среднем поясе содержимое альвеол состоит большею частью из слущенного эпителия и белых и красных кровяных телец с небольшим количеством фибрина или без него, в то время как густая центральная масса клеток состоит из слущенного эпителия и лейкоцитов с небольшим количеством зернистого распада. Таким образом, пневмонический очаг имеет вид резко выраженной лобулярной или катаральной пневмонии. Стенки бронхиальных трубок, также как стенки больших вен, обнаруживают сильную гиперемию, в стенках вен встречаются геморрагии. Кровяные и слущенные эпителиальные клетки можно видеть в более тонких бронхах, но слизистая оболочка бронхов едва поражена. В ней имеется незначительная клеточная пролиферация. Над этими пневмоническими очагами видны явления острого плеврита, который образуется на поверхности легкого с геморрагиями под плеврой. Бронхиальные железы обнаруживают расширение кровеносных сосудов, геморрагии в ткань железы и расширение лимфатических сосудов; но в некоторых случаях эти явления только слабо выражены, и железы имеют почти нормальный вид».

С ним не согласились Durck (1901), Аlbrecht и Gohn (1900), наблюдавшие легочную чуму в Индии. Не согласились они и между собой.

Durck, описывая свои наблюдения, утверждал, что вполне чистых случаев первичной чумной пневмонии ему не пришлось встретить. Во всех случаях, кроме одного, можно было, при тщательном исследовании, найти группы инфильтрованных лимфатических узлов (желез), которые должны трактоваться как первичные бубоны, хотя болезнь протекала как первичная пневмония. У него осталось впечатление, что действительно первичное поражение дыхательного пути встречается очень редко, во всяком случае, значительно реже, чем принимается это клинически, так как маленькие бубоны подмышечных, шейных и подчелюстных лимфатических желез могут легко остаться незамеченными при исследовании. Он считал, что возбудитель чумы проникает в легкое лимфатическими путями и тогда вторично вызывает пневмонию. Далее Durck указал на то, что он встречал часто диффузный бронхит.

По микроскопической картине он относил чумную пневмонию к дес-квомативной и даже к гнойной пневмонии, которая местами содержит столько фибрина, что в отдельных полях зрения производит впечатление почти крупозной пневмонии. Он обнаружил, что при такой форме чумы, скопление чумных палочек бывает иногда таким значительным, что альвеолярные пространства буквально набиты массами бацилл, и также нередко их можно видеть макроскопически, как темные пятна на окрашенных препаратах: «При наблюдении такого препарата можно себе ясно представить, почему так страшны случаи пневмонии по своей высокой заразительности для окружающих, особенно когда видишь, как находящийся в делириозном состоянии привязанный к своему ложу пневматик беспрестанно извергает во все стороны, как дождь, брызги мокроты, каждая капелька которой содержит миллионы бацилл».

Albrecht и Gohn придерживались противоположной точки зрения. Они полагали, что первичная чумная пневмония происходит вследствие вдыхания чумных бацилл и что при ней, как и при других пневмониях, сначала возникает бронхит, а потом поражается паренхима легкого. Бронхиальные лимфатические узлы при такой форме болезни значительно изменены и содержат много бацилл.

Экспериментальную чумную пневмонию впервые удалось получить Высоковичу и Заболотному (1897), которые вводили возбудитель чумы обезьянам в трахею через зонд, предварительно захлороформировав животное. Подробного описания своих опытов и характера пневмонии они не привели. Через два года Базаров (1899) получил пневмонию у морских свинок, нанося им на слизистую оболочку носа «сухую чумную пыль» стеклянной палочкой с ватной обмоткой. Животные, как он полагал, погибали от первичной чумной пневмонии, но при этом наблюдались бубоны подчелюстные или шейные вторичного происхождения. Только иногда бубоны имели вид первичного заболевания, и легкие были мало поражены. Сначала развивалась бронхопневмония, потом — общее заболевание. Пневмония имела следующее развитие: сначала наблюдались маленькие геморрагии плевры, потом — легочные инфаркты, более или менее распространенные многочисленные очаги инфильтрации, которые оставались иногда ограниченными и разбросанными, с промежутками нормального легкого; в некоторых случаях, напротив, соседние очаги сливались и даже занимали целую долю. Микроскопическая картина пораженного легкого в опытах Базарова была следующей: общее расширение сосудов, утолщение стенок бронхов, которые содержали катаральный экссудат; много бронхопнев-монических очагов; в этих очагах альвеолы наполнены экссудатом, состоящим из слущенного альвеолярного эпителия, одноядерных лейкоцитов, красных кровяных телец и большого числа чумных палочек. Далее Базаров описывает другую форму легочного поражения — вторичную пневмонию. Она встречалась как осложнение бубонной формы чумы, при подкожном заражении, когда организм животного сопротивлялся инфекции. По его мнению, вторичная пневмония наблюдалась когда микроб был маловирулентен или организм вакцинирован. Чем более сопротивление организма, тем резче пневмония. Характерным для этой пневмонии являлось образование бугорков, или псевдобугорков. В начале их образования можно видеть маленькие беловатые точки под плеврой, окруженные темно-красным поясом воспаления. Точки эти постепенно увеличиваются в объеме и возвышаются над плеврой. Иногда этих бугорков очень много и они малы, иногда их мало и они имеют довольно большую величину, до лесного ореха. Узлы эти могут сливаться и занимают большое пространство.

Микроскопическая картина (окраска тионином) следующая: капилляры очень расширены, но периваскулярной реакции нет. В разных местах много мелких геморрагий. Структура легкого сильно изменена, местами до неузнаваемости. Там же, где ее еще можно узнать, перекладины, которые отграничивают стенки альвеол и дольки легкого, сильно утолщены вследствие значительной лейкоцитарной инфильтрации. Среди лейкоцитов можно видеть большое количество чумных микробов. Иногда Базаров их находил внутри лейкоцитов. Клеточные элементы, которые составляют эту инфильтрацию, сначала еще хорошо сохранены. Позднее они разрушаются, и тогда можно видеть только аморфную массу. Пораженные альвеолы также расширены и наполнены экссудатом, состоящим из слущенного альвеолярного эпителия, лейкоцитов и красных кровяных телец. Среди клеток много микробов. Гигантских и эпителиоидных клеток, свойственных истинному бугорку, не встречается. Базаров утверждал, что это совсем особая форма пневмонии, заслуживавшая специального исследования.

Сопоставление результатов патологоанатомического исследования людей и экспериментального заражения чумой лабораторных животных не проясняло для ученых вопроса, каким же образом возникает легочная чума (заметим, что у них не было возможности заглянуть в современный учебник инфекционных болезней). Childe описывает исключительно легочные поражения, Durck приводит доказательства развития чумной пневмонии как следствие бубонной, а Аlbrecht и Gohn считали, что развитие такой пневмонии начинается с поражения верхних дыхательных путей, т.е., по сути она, так же как и в обобщении Durcka, является вторичным процессом. Методология же экспериментальных исследований Высоковича, Заболотного и Базарова мало соответствовала условиям реального заражения чумой в эпидемических очагах.

Опыты по аэрозольному инфицированию экспериментальных животных «сухой чумной пылью» на форте «Александр I» были начаты Госом еще в 1905 г. Он отказался от методологии Базарова, полагая, что манипуляция внесения «пыли» в носовые отверстия морской свинки стеклянной палочкой с ватной обмоткой влечет за собой поражение слизистой оболочки носа. Поэтому он попытался инфицировать морских свинок путем вдыхания значительного количества «пыли» в особом аппарате. И сразу же получил принципиально важные результаты: в носовых отверстиях свинки были видны скопления «пыли», однако чумой они не заболевали. Но когда перед опытом животному наносилась травма слизистой оболочки носа (царапины), то животное погибало от чумной бубонной инфекции, причем пневмония (вторичная) встречалась не чаще, чем при подкожном заражении малыми дозами возбудителя чумы. Таким образом Гос опроверг результаты Базарова и установил, что когда «чумная пыль» попадает на неповрежденную слизистую оболочку носа, заражение не наступает. Следовательно, для заражения чумой через легкие возбудитель должен попасть в более глубокие его отделы. Но в какие? Чтобы установить это, он пошел по пути уменьшения размера частиц инфицирующего аэрозоля.

Контролировать и задавать размер частиц «сухой чумной пыли» Гос не умел, поэтому им был построен прибор, в котором «животное могло бы вдыхать мельчайшую водяную пыль, состоявшую из брызг чумной бульонной культуры или разжиженного сока чумного легкого при том условии, чтобы самое животное не покрывалось бы заразой» (рис. 30.15).

Рис. 30.15. Прибор Госа для аэрогенного инфицирования экспериментальных животных возбудителем чумы

Прибор состоял из двух частей:

1) из распылителя «Parolein», употреблявшегося в те годы врачами для ингаляции лекарственных растворов; Госу этот аппарат служил для распыления чумных культур;

2) из особой приемной камеры, приспособленной им к аппарату «Parolein», в которую поступали аэрозольные частицы и фиксировалась голова животного.

Приемная камера состояла из стеклянного цилиндра (или простой колбочки Эрленмейера без дна) (I), на одном конце которого надет резиновый колпачок с отверстием, плотно обхватывавшим трубку аппарата «Parolein» (II), из которой поступала в цилиндр аэрозоль («влажная пыль»). Другой конец цилиндра плотно закрыт резиновой пробкой, через которую проходили две стеклянные трубки: одна из них (1), изогнутая, с расширением, в котором помещалась гигроскопическая вата, служила предохранительным клапаном для выхода избытка воздуха, нагнетаемого баллоном (2), другая (3) отводила мельчайшую «влажную пыль» в воронку (4), соединенную с трубкой (3) короткой резиновой трубкой (5). Широкая часть воронки закрывалась резиновым колпачком, плотно обхватывавшим воронку. В середине колпачка сделано отверстие (6), через которое просовывался «конец морды» животного, причем резина плотно обхватывала морду. Голова животного крепко фиксировалась в станке и, кроме того, воронка прикреплялась к голове шнурками (7–7). Чтобы лучше обеспечить изоляцию между воронкой и наружным воздухом, голова животного обкладывалась слоем ваты. Аппарат (I) фиксировался в штативе и вместе с животным обволакивался мокрой марлей, сложенной в нисколько слоев. Распыление продолжалось в течение 5 минут. После этого аппарат оставлялся в покое в течение 5 минут, чтобы все капельки успели осесть на стенки аппарата, затем воронка осторожно освобождалась от головы животного, и аппарат поступал в стерилизацию. Голова животного обмывалась раствором сулемы, и животное помещалось в клетку

Изучая микроскопические изменения в легких морских свинок через 12 часов после аэрогенного заражения, Гос заметил, что на первое место выступают реакции со стороны кровеносных сосудов, которые отвечают на инфекцию расширением кровяного русла. Расширение это оказывалось довольно значительным, местами капилляры были настолько растянуты, что красные кровяные тельца проникали через их стенки в альвеолы. Вместе с тем вокруг сосудов появлялись скопления белых кровяных телец, местами в значительном количестве. Последние, по всей вероятности, проникли из кровеносных сосудов в ткань, окружающую сосуды. Такое предположение им основывалось на наблюдении краевого стояния лейкоцитов внутри некоторых сосудов и расположения лейкоцитов в стенке сосудов. Среди этих скоплений белых кровяных телец Гос не заметил фигур деления.

В легочной ткани Госу встречались скопления белых телец в виде маленьких узелков круглой или неправильной формы, причем они не находились в связи с кровеносными сосудами. В некоторых из них, также как и в околососудистых скоплениях, не было заметно размножения клеток, в других же участках, напротив, происходило их энергичное размножение.

Сопоставляя эти наблюдения, Гос пришел к заключению, что в зараженных легких, скопления белых кровяных телец (лейкоцитов) бывают двух типов. Одни представляют собой воспалительные скопления белых кровяных телец, образовавшихся под влиянием возбудителя чумы, так называемые лейкоцитомы, другие — зачаточные лимфатические узелки, уже существовавшие в здоровом легком, в виде едва заметных скоплений круглых клеточных элементов, и находящиеся в состоянии гиперплазии благодаря инфекции.

Воспалительные изменения в альвеолах и бронхах на этой стадии развития инфекции были еще незначительны. Реакция со стороны бронхов выражалась в основном в усилении секреции слизистой оболочки и некотором перибронхиальном скоплении лейкоцитов. Альвеолярная ткань только кое-где давала более или менее отчетливую картину воспаления (присутствие в альвеолах более значительного числа клеток, состоящих из слущенного эпителия и белых кровяных телец).

В дальнейших стадиях воспаления (24, 48 и 72 часа после инфицирования животного) явления нарастали не одинаково. Расширение кровеносных сосудов достигало значительной степени. Благодаря расширенным капиллярам, границы альвеол резко выступали (особенно при дополнительной окраске эозином). Через 24 часа был заметен очаговый характер воспаления. В экссудате альвеол кое-где наблюдалась значительная примесь красных кровяных телец. В отдельных участках легочной ткани образовывались мельчайшие геморрагии. Скопления белых кровяных телец вокруг сосудов продолжали увеличиваться, тогда как лимфатические узелки паренхимы легкого оставались в том же виде, как через 12 часов после заражения.

В бронхах воспалительные явления прогрессировали очень незначительно (24 часа). С наибольшей интенсивностью процесс воспаления шел в альвеолах. Группы альвеол образовывали воспалительные узелки, которые постепенно распространялись на все большие участки легкого, сливаясь между собой и давая пеструю картину воспаления (48 часов). Рядом с группой альвеол, теряющей уже альвеолярную структуру, попадались альвеолы с начальными явлениями воспаления. В местах их наибольшего воспаления особенно ясно выступала разница в степени воспаления альвеолярной ткани и бронхов: среди резко измененных альвеол, переполненных экссудатом, выступали просветы бронхов и бронхиол с едва измененным эпителием и незначительным количеством экссудата (48 часов).

Через 72 часа явления воспаления становились еще резче. Очаги воспаления увеличивались, попадались узелки, распространяющиеся на протяжении 10–20 альвеол в диаметре, причем форма их разнообразная, то округлая, то продолговатая или неправильно угловатая. Но встречались и явления, не наблюдаемые ранее. Экссудат, заключенный в альвеолах, кое-где принимал диффузную бледную окраску гематоксилином, содержал мало форменных элементов крови. Местами тянулись полосы неправильной формы таких диффузно-окрашенных масс, т.е. наблюдалось явление отека. Во многих местах легкого были заметны капиллярные геморрагии, в экссудате альвеол примеси крови. Соединительная ткань, окружающая бронхи и сосуды, не принимала активного участия в процессе воспаления. Ее клетки всюду сохраняли свой вид. Среди воспалительных фокусов встречались бронхи до альвеолярных ходов включительно, в которых воспалительные явления ничтожны и которые совершенно не содержали экссудата.

Картина воспаления после аэрозольного инфицирования возбудителем чумы, установленная Госом, значительно отличалась от той, которую описывали в те годы под названием «чумная бронхопневмония» (см. очерк XXXI). При типичных бронхопневмониях воспалительный процесс в бронхах и в альвеолярной ткани был выражен одинаково сильно, причем часто воспалительный процесс с бронхов переходил на окружающие альвеолы. При чумной пневмонии, развивающейся вследствие проникновения возбудителя непосредственно в альвеолы, на первое место выступает воспалительный процесс в альвеолах, развивается пневмония в более чистой форме Изменения же бронхов незначительны. Характер пневмонии десквамативный, причем интерстициальная ткань не принимает активного участия в процессе.

Меньшую подверженность слизистых бронхов действию возбудителя чумы, несмотря на то, что на нее он должен попадать в значительно больших количествах, чем в альвеолы, Гос объяснил бактерицидными свойствами секрета слизистых оболочек верхних дыхательных путей. Он предложил и чисто анатомическое объяснение этого явления: строма альвеол в сравнении с бронхами во много раз богаче сосудами; поэтому, воспалительные явления, выражающиеся при чуме главным образом сосудистой реакцией с ее последствиями: появлением экссудата, эмиграцией лейкоцитов и пр., несравненно резче выражены в альвеолах.

Вскрытия павших животных показали, что наибольшие изменения после инфицирования мелкодисперсным аэрозолем возбудителя чумы наблюдались в легких. Последние во всех случаях были поражены узелковой гнездной пневмонией. Пораженные участки были разнообразны по виду и величине: то они являлись в виде фокусов уплотнения красного цвета, величиной от точки до участка, занимающего значительную часть доли легкого, то в форме круглых мельчайших и резко очерченных серых узелков, окруженных красным кольцом гиперемии, то серые узелки имели более крупную и неправильную форму, не так резко очерчены, переходя постепенно в красный цвет. Легкие всегда полнокровны, увеличены в объеме. Полости плевр свободны от экссудата, поверхность плевры кое-где мутна.

Бронхиальные лимфатические железы обычно значительно увеличены, сочны, красного цвета. Шейные лимфатические железы также значительно увеличены, сочны, красны. Окружающая соединительная ткань мало изменена. В некоторых случаях мезентеральные лимфатические железы были увеличены, но обычно они не представляли уклонения от нормы. Точно так же паховые и подмышечные лимфатические железы в некоторых случаях были увеличены. Сердце всегда дряблое, содержало в большом количестве темную кровь. Печень и селезенка темно-красного цвета, значительно увеличены. В одном случае в селезенке — мелкие беловатые узелки. Почки в большинстве случаев полнокровны. Брюшинный покров был в одном случае найден в состоянии гиперемии.

Обобщая результаты своих экспериментов, Гос сделал вывод, что чумная пневмония (под таковой он понимал пневмонию, полученную в результате инфицирования мелкодисперсным аэрозолем возбудителя) имеет характер катаральной узелковой пневмонии в чистом виде, т.е. без значительного поражения бронхов и без образования фибрина. Характер экссудата — десквамативный с примесью белых и красных кровяных шариков. Последние появляются в альвеолах довольно рано из расширенных ad maximum капилляров. Этим объясняется кровавый характер мокроты при чумной пневмонии. Быстроту развития процесса он объяснил отсутствием интерстициальных явлений.

Что касается ответа на вопрос о «способе проникновения заразы в легкое», то Гос заявил следующее: «Главный путь, по которому зараза в наших опытах проникала в организм, это бронхиальная трубка, по которой воздух доносил зародышей до глубоких частей легкого, до альвеол. Если бы палочки чумы не проникали до альвеол, а оседали бы только на стенках бронхов, то, конечно, наиболее резкие изменения были бы в бронхах, а паренхима легкого участвовала бы в процессе вторично, т.е. была бы типичная бронхопневмония. Однако этого не наблюдалось».

Возможность проникновения возбудителя чумы в легкие по кровеносным или лимфатическим (через лимфатический аппарат рта и носа) путям после аэрогенного инфицирования он отверг на основе следующих данных:

1)   воспалительные изменения в легочной ткани и в бронхиальных железах выражены значительно резче, чем в шейных лимфатических железах;

2)   чумные палочки встречаются в огромном количестве внутри альвеол и почти не встречаются в кровеносных сосудах.

Исследуя причины смерти инфицированых аэрозолем животных, Гос обнаружил несоответствие между площадью пораженного пневмонией легкого и тяжестью клинической картины. Поэтому он сделал вывод, что гибель животного при чумной пневмонии происходит от отравления его «чумным токсином».

Через 90 лет после появления его работы выяснилось, что возбудитель чумы не имеет токсинов, способных после введения экспериментальному животному вызвать подобную клиническую картину. Так что эта загадка еще не разгадана.

На основании результатов, полученных при аэрогенном инфицировании лабораторных животных, Гос попытался объяснить параллельное появление бубонных форм и легочных форм во время эпидемий чумы, и перехода одной формы в другую: «Начинается эпидемия, обыкновенно, с бубонного заболевания, и вся эпидемия чаще всего сохраняет бубонный характер (inde nomen — бубонная чума). Когда у бубонного больного появляется пневмонический фокус и он начинает извергать мокроту, то возможно заражение окружающих людей ингаляционным путем. Ингаляционная первичная пневмония развивается так быстро, что смертельный исход наступает прежде, чем успевают развиться бубоны до сколько-нибудь значительной степени». Объяснения современных авторов этого явления нередко аналогичны, однако они забывают ссылаться на Госа.

Лабораторные заражения чумой. За блестящие и приоритетные экспериментальные данные исследователям форта приходилось платить самым дорогим из того, что у них было — жизнью. Лабораторные заражения ученых чумой начались практически одновременно с опытами по аэрогенному инфицированию животных. Но и эти трагедии позволили им собрать уникальный научный материал, который мы считаем своим долгом привести ниже.

Гибель доктора Турчинович-Выжникевича. Заведующий Особой противочумной лабораторией Института экспериментальной медицины, Владислав Иванович Турчинович-Выжникевич заболел 3 января 1904 г. острым лихорадочным заболеванием, сопровождавшимся сильным ознобом и рвотой. Температура в этот день к вечеру поднялась у него до 40°С и держалась на такой высоте с небольшими колебаниями в течение следующих суток. При больном в это время присутствовали доктора Шрейбер, Падлевский, Грыглевич и Шурупов, которые ex consilio уложили его в постель и 4 января вечером вызвали телеграммой из Петербурга доктора Заболотного.

Немедленно после обнаружения истинного характера болезни директор Института экспериментальной медицины С.Н. Виноградский сделал распоряжения о принятии экстренных мер, причем временное заведование особой лабораторией института, а также мероприятия, уход

за больными и общий надзор за санитарным состоянием персонала были поручены Д.К. Заболотному. По приказанию Александра Петровича Ольденбургского комендантом форта назначен генерал-майор князь Г.И. Орбелиани, который прибыл на форт 6 января вечером и оставался там до 22 января, дня снятия карантина и объявления форта благополучным.

Из расспросов сотрудников Заболотному удалось узнать, что с 28 по 31 декабря больной занимался опытами заражения животных через легкое распыленными культурами и участвовал в приготовлении чумного токсина путем растирания тел чумных микробов, замороженных жидким воздухом. Оба эти эксперимента могли стать причиной заражения Выжникевич.

История болезни Владислава Выжникевича (Pneumonia pestica)

Ездил 31 декабря в С.-Петербург и возвратился 2 января. Прозяб. Заболел 3 января около полудня с сильным ознобом. Обедал и завтракал. К вечеру в 7 часов температура 38,5°С, пульс 100. Озноб продолжался все время до 11 часов вечера. Около 10 часов рвота пищевыми массами. Температура в 9 часов вечера 39,5°С; в 11 часов 40°С. Жалобы на боль в суставах и общую разбитость.

4  января в 1 час пополуночи температура 40,5°С, в 2 часа температура 40,5°С, в 10 часов утра температура 40,2°С, в 2 часа 30 мин. дня температура 40,4°С, пульс 80, в 4 часа 30 мин. температура 39,5°С, пульс 96, в 8 часов вечера температура 40,8°С, пульс 78, в 9 часов вечера температура 40,4°С, пульс 86. Бредит наяву, временами сознание ясное, жаловался на боль в затылке и в правой половине груди. Притупление справа сзади и временами мелкопузырчатые хрипы. Язык сухой, покрытый буроватой коркой.

5  января в 1 час пополуночи температура 40,4°С, пульс 86; в 1 час 30 мин. температура 40,6°С. В 3 часа ночи состояние больного слегка возбужденное. По временам бред. На вопросы отвечает сознательно, но не всегда. Ворочается в постели и стонет. Судорожное подергивание отдельных мышц. Жалуется на головную боль и боль в правой половине груди. При поворачивании покашливает. Мокрота не отделяется.

Пульс 80, не вполне равномерный, слабого наполнения. Тоны сердца глуховаты. Сзади ослабленное дыхание с бронхиальным оттенком на выдохе. Прослушиваются в изобилии сухие хрипы и при глубоких вдохах в небольшом количестве мелкопузырчатые. Pectoralfremitus не изменен. Дыхание 20–25 в минуту, прерывистое.

Печень и селезенка не прощупываются. В области слепой кишки при давлении болезненность. Стул после слабительного (Calomelanos, 0,5). Язык по краям беловатый, посредине покрыт буро-коричневыми корками. Инъекция конъюнктивы не выражена в значительной степени.

Беспокоен, не спит, предполагает инфекцию. С предохранительной целью в 6 часов 30 мин. утра впрыснуто несколько более 90 см³ противочумной сыворотки. Температура до впрыскивания 40,4°С, пульс 82. В 8 часов утра температура 40,5°С, пульс 92, полнее и напряженнее, общее самочувствие несколько лучше. Жалуется на тяжесть в голове. По временам бредит и дремлет. В 10 часов 30 минут утра температура 39,8°С, пульс 80; в 12 часов дня температура 39,8°С; в 2 часа температура 40,1°С; в 3 часа сильный озноб; в 6 часов температура 39,1°С, сильный озноб, пульс 92 среднего наполнения; в 7 часов вечера температура 40,4°С, пульс 88, дыхание 21, озноб прекратился; в 9 часов температура 40,3°С, пульс 96, мягкий; в 11 ч. 30 мин ночи температура 40,1°С, пульс 94.

В течение дня у больного был обильный жидкий стул; кроме того, два раза испражнялся под себя. Моча выделяется скудно, насыщена, слабокислой реакции, содержит небольшое количество белка.

В правой половине груди в области лопатки выдох бронхиального характера, обильные влажные хрипы, такие же хрипы и сипы в области соска. Мокрота выделяется с 10 часов вечера, необильная, вязкая, стекловидная, с ржавой окраской. Непродолжительная тошнота вечером. Т-rае Valerianae по 15 капель через 3 часа, пузырь со льдом. Компрессы к груди из креозота. Получил клизму и 0,1 Ricini, после чего наступила рвота. Съел бульон и яйцо всмятку. Пил лимонад. Появилось желтушное окрашивание слизистых оболочек.

6 января в 3 часа утра температура 40,2°С, пульс 86, дыхание 32, в 6 часов соответственно 39,6°С, 90 и 40.

В 5 часов утра введено под кожу на левом боку около 200 куб. см. парижской сыворотки, из которых около 100 куб. см в плевральное пространство.

В 8 часов 30 мин. температура 39,8°С, пульс 96, дыхание 32. В 11 часов 30 мин. пульс 96. Желтуха резко выражена. Моча окрашена желчью, мокрота также. Говорит свободнее. Сознание ясное, стонет.

В 12 часов 30 мин. дня температура 39,5°С, пульс 90, дыхание 40.

В 1 час дня съел пять ложек бульона, кусочек куриной котлеты и выпил чашку кофе.

В 1 час 30 мин. дыхание 44.

В 2 часа 30 мин. дня температура 39,7°С, пульс 96, дыхание 40. Испражнения жидкие, окрашены желчью. Слизистая губ, языка и десен покрылась трудно удаляемым сухим буроватым налетом. В 5 часов температура 39,9°С, дыхание 32.

В 7 часов 30 мин. вечера жидкие буровато-окрашенные испражнения. Температура 40°С, пульс 94, дыхание 48.

В 8 часов 30 мин. вечера температура 39,5°С, пульс 114, дыхание 58. Дикротизм пульса.

В 10 часов 30 мин. вечера дыхание 56, в 11 часов дыхание 58. Голос сделался хриплым. Сильное возбуждение. Больной просит дать ему отдых. Перенесен в лазарет. Температура 39,8°С. При переходе в лазарет успокоился, сделал необходимые распоряжения и согласился на интравенозное впрыскивание сыворотки, которое и было сделано около 2 часов ночи, причем впрыснуто 350 куб. см в v. mediaria левой руки.

В 9 часов утра 7 января температура 38,5°С, пульс 140, скорый, мягкий, дыхание 60, полное сознание, желтуха. Мокрота смешана с кровью. В 11 часов утра температура 38,7°С, пульс 140, неправильный, дыхание 58.

В 2 часа 30 мин. дня пульс 140–160, неровный, с перебоями, дыхание частое, 60 в минуту, с хрипами. Желтуха. Температура 37,8°С. Приподымается и наклоняется вперед. Дыхание тяжелое и трудное. Нижняя челюсть слегка опущена. В мокроте чистая культура биполярных палочек.

В 3 часа дня сильнейшая одышка, очень беспокоен. В груди клокотание, мокрота не выделяется вследствие невозможности отхаркивания. Кислород. В 5 часов явление отека легких и затрудненное дыхание. Ослабленная сердечная деятельность. Camphora. Exitus letalis в 5 часов 45 мин. Д. Заболотный, Л. Падлевский, М. Шрейбер, И. Шурупов, Ф. Грыглевич

Протокол вскрытия тела В. И. Выжникевича, умершего на форте «Александр I» 17 января в 6 часов вечера. Вскрытие произведено 8 января в 6 часов 30 мин. вечера в лазарете форта

Наружный осмотр и исследование. Питание и телосложение хорошие. Мышечное окоченение резко выражено. Цвет наружных кожных покровов, склер и слизистых оболочек имеет желтушный оттенок. На спине, задней поверхности бедер, задней внутренней поверхности плеч гипостатические пятна. Зрачки умеренно расширены, рот полуоткрыт, из него выделяется пенисто-сукровичная жидкость. При пальпации шейной области, подмышечных впадин, паховых и бедренных областей увеличения желез нет.

Внутренний осмотр. Черепная полость. Кости черепной покрышки тонки, по обеим сторонам стреловидного шва просвечивают. Мягкая мозговая оболочка гиперемирована, на ней замечаются местами помутнения по ходу сосудов, под ней значительное скопление водяночной жидкости. Выпуклая поверхность мозга значительно гиперемирована. На разрезе мозговой ткани выступает много кровянистых точек. Боковые желудочки содержат небольшое количество серозно-кровянистой жидкости. Эпендима желудочков гиперемирована. Мозг консервирован.

Грудная полость. Клетчатка средостения студенисто-отечна, желтушно окрашена. В правой плевре незначительное количество жидкости. Оба листка левой плевры сращены трудно разрываемыми спайками. Правое легкое свободно, увеличено в объеме, не спадается, ткань его напряжена. Верхняя доля темно-красного цвета, средняя нормальна, нижняя буро-красного цвета. На поверхности верхней доли свежие кровоизлияния. Она уплотнена, при разрезе края расходятся, и из разреза выступает кровянисто-пенистая жидкость. Нижняя доля значительно плотнее, при разрезе ее выступает мутно-кровянистая жидкость. Кусочки легкого тонут в воде. Ткань левого легкого темно-вишневого цвета. На разрезе выступает кровянисто-пенистая жидкость.

Перибронхиальные железы значительно увеличены, спаяны в пакет, отечны, геморрагичны, окружают трахею, на разрезе мозговидной консистенции. Отдельные железы величиною в сливу, розового цвета, с кровоизлияниями. Сердце величиною с кулак покойного. В околосердечной полости около 50 куб. см серозной жидкости с желтушной окраской. В правом желудочке значительное количество свернувшейся крови, в левом ее меньше. Мышца сердца дрябла, на разрезе мышца левого желудочка буро-красного цвета с восковидным блеском.

Брюшная полость. Селезенка умеренно увеличена, дрябла, пульпа маркая, легко соскабливается, темно-вишневого цвета. Печень не увеличена, плотна, грязно-бурого цвета. Желчный пузырь наполнен желчью, в нем камень величиною с горошину.

В желудке на слизистой оболочке при переходе в двенадцатиперстную кишку и в самой кишке экхимозы величиною от булавочной головки до гривенника. Такие же экхимозы в слепой кишке. Почки застойны, с ясно выраженными vv. stellatae. Мочевой пузырь пуст.

Глубокие шейные железы увеличены слева, представляя из себя четко-видную группу от левой миндалины к щитовидной железе. На разрезе сочны, геморрагичны. Справа шейные железы увеличены значительно менее, без геморрагий.

На посевах из органов культуры чумной палочки. В мазках из легкого громадное количество типичных чумных палочек. Diagnosis: pneumonia pestica dextra. Septicaemia haemorrhagica. Lymphadenitis.

M. Шрейбер, Л. Падлевский, Д. Заболотный, И. Шурупов, Ф. Грыглевич

Бактериологическое исследование. При жизни больного была исследована мокрота, которая сначала отделялась в незначительном количестве, а затем довольно обильно. Вид ее слизистый, тягучий, пенистый, окрашена кровью. В первых порциях найдены стрептококки и диплококки и весьма небольшое количество подозрительных палочек, обесцвечивающихся по Грамму.

К вечеру 5 января мокрота заключала чистую культуру чумных палочек. Посевы ее на среды и прививки свинкам и мышам указали на несомненно чумной характер заболевания. Прививки мокроты свинкам в брюшную полость дали вязкий экссудат, богатый бациллами. Прививки мышам и свинкам под кожу вызвали образование характерных бубонов.

При вскрытии были сделаны мазки и посевы из внутренних органов, желез и крови. Найдены бациллы в громадном количестве в мазках из легкого, перибронхиальных и глубоких шейных желез.

В мазках из селезенки, печени и крови чумных бацилл оказалось не много. В крови они располагались, как на это обратил внимание доктор Падлевский, кучками.

При посевах получены чистые культуры из легкого, перибронхиаль-ных бубонов, крови, селезенки и печени. Культуры давали пышный рост и отличались значительной вирулентностью.

Увеличение глубоких шейных желез и обилие бацилл в них указывало на то, что первичное заражение произошло через слизистую рта. Увеличение перибронхиальных желез и окружающий их отек, богатый бациллами, значительно мешали дыханию. Правое легкое оказалось все пропитано чумной культурой. Вытекающая при разрезе его жидкость была мутной, содержала массу бацилл и лейкоцитов. То же обилие лейкоцитов на срезе из легкого, кровеносные сосуды которого оказалось сильно растянуты кровью, а альвеолы выполнены выпотом, богатым чумными палочками. Присутствие бацилл в крови указывало на то, что пневмония окончилась септическими явлениями (septicaemia pestica).

После выяснения характера заболевания путем бактериологического исследования на форте были приняты следующие меры:

1) изоляция внутренняя (лазарет) и внешняя (карантин);

2)   строгая дезинфекция зараженных и подозрительных помещений форта, вещей и обстановки в помещениях;

3)   сжигание тела покойника, вещей и его обстановки;

4)   наблюдение над всеми живущими на форте с ежедневным двукратным измерением температуры;

5)   предохранительные прививки сыворотки всему персоналу форта;

6)  лечение сывороткой заболевших.
Меры изоляции на форте были проведены следующим образом. С января установлено полное разобщение форта с Кронштадтом. Никто из служащих форта не выпускался на берег («внешний карантин»). Провизия и необходимые предметы подвозились к фортовой дамбе с берега и затем забирались служащими форта (рис. 30.16).

По распоряжению коменданта у дамбы («нейтральная зона») вывесили аншлаг с надписью о воспрещении входа и проведен в помещение форта сигнальный электрический звонок. Принятие всего привозимого производилось в присутствии «чистого врача» и жандарма, которые наблюдали за исполнением карантинных правил во время отпирания ворот форта. Все остальное время ворота форта были заперты на ключ, который хранился у коменданта форта. «Чистый врач» заведовал, кроме принятия провизии, сообщениями по телефону и наблюдал за здоровыми.

Рис. 30.16. Доставка провизии во время карантина форта

Никаких вещей, денег, с форта не посылалось, за исключением корреспонденции, которая предварительно штемпелевалась, дезинфицировалась вместе с почтовым ящиком и вынималась оттуда посланцем из города.

Больной был изолирован сначала в помещении, которое он занимал, а затем, 6 января, перенесен в лазарет форта. Персонал, ухаживавший за больным, помещался в отдельной комнате и с другими служащими не имел контактов («внутренний карантин»).

Для предотвращения заражения медицинского персонала, в помещении больного был организован соответствующий уход. Для отплевы-вания мокроты Выжникевичу были поставлены большие фарфоровые чашки. На полу возле постели под плевательницей разостлана смоченная сулемой простыня. При затрудненном отплевывании мокроты она снималась смоченным сулемой полотенцем. Лица, ухаживавшие за больным, при входе в его комнату надевали халаты и калоши, которые затем снимались и дезинфицировались.

В день объявления форта благополучным (22 января 1904 г.) карантин был снят и сообщение с берегом восстановлено.

Дезинфекция форта представляла немало трудностей. Масса помещений лабораторных и жилых, заразные отделения, квартира покойника, лазарет, конюшня представляли различные условия, к которым нужно было приспособиться, и поэтому порядок и способ дезинфекции избирался применительно к каждому отдельному случаю. Помещение покойника, канцелярии и прилегающие коридоры были предварительно продезинфицированы гликоформоловым аппаратом Линдера, а затем орошены из гидропульта сулемой. Деревянная и железная мебель обмыта мыльно-карболовым раствором, мягкая — сожжена.

Помещение лазарета, заразная лаборатория и вскрывочная орошены сулемовым раствором. Мебель и клетки обмыты горячим мыльно-карболовым раствором. В заразных конюшнях коридор и полы дезинфицированы сулемой. Подстилка из торфа, навоз и деревянные ящики из-под животных сожжены. Лишний хлам, старые халаты и обувь из заразной лаборатории сожжены.

Жилые помещения служителей и врачей дезинфицированы глико-формолом и формалином с помощью аппаратов Линдера, Проскауэра и «Эскулап». Полы и лестницы обмыты сулемой или 5%-й серной кислотой. Белье и платье дезинфицировали в паровой камере. Двери, дверные ручки, перила и электрические штепселя дважды обмыты горячим раствором лизола.

Тело покойника завернуто в сулемовую простыню, перенесено в закрытом цинковом гробу в крематорий и сожжено. Сжигание продолжалось около 2 часов 30 мин. Затем зола и разрыхлившиеся кости были собраны в урну (рис. 30.17).

С первых дней над всеми здоровыми сотрудниками, ввиду возможности дальнейших заболеваний, был учрежден медицинский надзор с ежедневным осмотром и двукратным измерением температуры.

Кроме того, врачи и весь персонал форта получили предохранительные прививки сыворотки в количестве от 40 до 80 мл³. Вслед за введением сыворотки на второй неделе у многих появились эритематозные сыпи, крапивница и боли в суставах с повышением температуры. Никто из привитых не заболел.

Рис. 30.17. Урна с прахом доктора Выжникевича вбиблиотеке форта

В день смерти Выжникевича у двух служащих, фельдшера заразной лаборатории Поплавского, ухаживавшего за больным, и письмоводителя Мирвиса, обнаружено повышение температуры и общее недомогание. Дальнейшее течение этих заболеваний показало, что болезнь Поплавского следует считать чумой. Благодаря энергичному, рано начатому лечению сывороткой он выздоровел. У него наблюдались острые явления со стороны легких. Выделить чумную палочку из мокроты путем посевов и прививок животным не удалось. Однако проба крови на агглютинацию дала у Поплавского резкий положительный результат. Второй случай (Мирвис) ничего общего с чумой не имел и представлял кишечное заболевание.

История болезни фельдшера Степана Поплавского

Степан Поплавский, фельдшер и служитель заразного отделения лаборатории на форте «Александр I», с 4 января был приставлен к уходу за больным Выжникевичем, причем чередовался с другим служителем. Заболел 6 января вечером головною болью и ознобом. В течение дня у больного наблюдались особенная раздражительность, неохота к занятиям и сонливость. Жаловался на разбитость во всем теле. Ночью на 7 января два раза слабило, позывало на рвоту и знобило.

Температура утром 7 января — 39,5°С. К вечеру явления недомогания усилились, температура 39,8°С. В 8 часов вечера впрыснуто под кожу левого бока 200 куб. см противочумной сыворотки ? 79 (фортовой и парижской пополам). Через 3 часа после впрыскивания температура 38,9°С, пульс 114 в 1 мин., мягкий, равномерный. В 11 часов 30 мин. ночи температура 39,2°С, пульс 112 в 1 мин., не совсем равномерный. Появился незначительный кашель, без мокроты. В ночь с 7 на 8 января в 2 часа температура 39,8°С; в 4 часа 30 мин. 39,8°С; в 7 часов утра 39,2°С. Пульс 96 в 1 мин. Жалуется на головную боль в лобной и теменной областях. Появилась незначительная испарина. В общем самочувствие лучше. Стула не было. В 9 часов температура 39,1°, пульс 92, дыхание 18 в 1 мин. Покашливает.

В 1 час дня температура 39,1°С; в 5 часов 39,5°С; в 7 часов вечера 39,6°С; в 10 часов 39,9°С; в 12 часов ночи 39,4°С, пульс 116 в 1 мин., мягкий, равномерный. Язык обложен беловатым налетом, по краям красноватый, влажный. Головная боль и апатичное состояние. При выслушивании и выстукивании в легких ничего ненормального не отмечено.

В ночь с 8 на 9 января, в 1 час впрыснуто под кожу на правом боку и в правую подлопаточную область 140 куб. см парижской сыворотки и 100 куб. см фортовой сыворотки ? 79.

В 2 часа температура 39,9°С, пульс 100; в 9 часов 30 мин. утра 39,2°С; в 11 часов 39,1°С; в 1 час 30 мин. дня 39,4°С; в 4 часа дня 39,8°С, пульс 96 ударов в 1 мин., мягкий, равномерный, дыхание 28 в 1 мин.

Со стороны внутренних органов: слева в подлопаточной области при глубоких вздохах мелкопузырчатые влажные хрипы, fremitus pectoralis немного усилен, при перкуссии тимпанический звук; на остальном протяжении легких сухие хрипы; дыхательный шум жесткий, перкуторные явления нормальны. Селезенка и печень не прощупываются и не увеличены. Увеличение желез не выражено. При исследовании крови из пальца результат отрицательный. Вид усталый, сонливый. Апатичен, жалуется только на общую слабость. Аппетит плохой. После впрыскивания головная боль прекратилась, и самочувствие улучшилось.

В 8 часов вечера температура 39,5°С; в 10 часов 30 минут 39,3°С, пульс 92 удара. 10 января в 1 час ночи температура 39°С; в 7 часов утра температура 38,1°С пульс 88, полный, дыхание 20, самочувствие улучшилось.

В 8 часов 30 мин. утра температура 38,1°С, пульс 72; в 11 часов температура 37,7°С, в 1 час 30 мин. температура 37,5°С; в 3 часа 15 мин. температура 37,5°С; в 6 часов вечера температура 37,5°С; в 9 часов температура 37,3°С, пульс 76.

11 января в 4 часа 20 мин. утра температура 37,4°С; в 5 часов 35 мин. 36,9°С; в 7 часов 36,7°С; в 9 часов 30 мин. 37°С; в 12 часов 30 мин. дня 37,1°С, пульс 76; в 2 часа 30 мин. дня 36,9°С; в 5 часов 37,3°С, дыхание 20, самочувствие хорошее. В 7 часов вечера температура 37,3°С; в 9 часов температура 37,5°С, оправился. В 11 часов температура 37,7°С; в 1 час ночи температура 37,4°С.

От 12 до 20 января температура все время нормальная. Измерялась через 2 часа до 15 января, затем три раза в день.

17 января сыпь и боль в суставах как результат впрыскивания сыворотки. Продолжительная слабость в период выздоровления. Проба крови на агглютинацию в период выздоровления дала резкую положительную реакцию в разведениях 1:25, I:50 и I:100.

M. Шрейбер, Л. Падлевский, Д. Заболотный, И. Шурупов, Ф. Грыглевич

Гибель доктора М.Ф. Шрейбера. Через 3 года жертвой чумы на форте стал доктор М.Ф. Шрейбер. По версии Н.М. Берестнева (1907), его заражение чумой произошло при следующих обстоятельствах. 12 февраля 1907 г. Шрейбер собирал эмульсии чумных микробов с агарных разводок для точного определения бактерийной массы, которую можно получить из одной пробирки с косым агаром. Для этой цели в лаборатории при работе с возбудителями чумы употреблялись пастеровские пипетки не с одной ватной пробкой, а с двумя. Однако из-за большого количества опытов, Шрейбер, использовав все имеющиеся у него под руками такие пипетки, вместо того чтобы потребовать новых, стал продолжать работать с обыкновенными пипетками и, случайно, набрав много эмульсии чумных бацилл в пипетку, замочил вату; при этом, вероятно, микробы попали в рот. Шрейбер промыл ротовую полость сулемой, но никому о происшедшем не рассказал и сыворотки себе не ввел.

В этот же день он съездил в Кронштадт и сильно продрог. 14 февраля вечером Шрейбер почувствовал общее недомогание, озноб, ломоту в ногах, небольшой насморк, ничего не ел за ужином, в 9 ч. вечера температура была 39,4°С, но и тогда он ничего о происшедшем с пипеткой не рассказал, почему недомогание его было приписано простуде. Ночью он плохо спал, появилось колотье в правом боку и небольшой кашель без мокроты. На утро температура была 39,1°С, общее самочувствие удовлетворительное, колотье в боку больной относил к мышечным болям. В 11 ч. утра он в присутствии заведующего чумной лабораторией на форте, Н.М. Берестнева (назначен в январе 1904 г.), легко выделил в стерилизованную чашку Petri плевок слизисто-гнойной кровавой мокроты и сказал при этом: «Я так и знал, мокрота кровавая». Из чего Берестнев сделал вывод, что у Шрейбера уже была мысль о чумной пневмонии. При выстукивании грудной клетки справа сзади в области лопатки было отмечено небольшое притупление, при выслушивании — легкое ослабление дыхания и единичные сухие хрипы. После исследования мокроты, в которой оказалось громадное количество овальных микробов с полюсной окраской, не красившихся по Грамму, в чумном характере заболевания не было сомнения, больной был переведен в самую большую и светлую комнату-лабораторию на третьем этаже, откуда были вынесены все лишние предметы и инструменты. Известие о результате исследования мокроты Шрейбер принял с виду спокойно, но заметил при этом: «Теперь вы переводите меня наверх, а потом отнесете вниз в печку».

На какое-то время он почувствовал себя хорошо и даже побрился. Надев валенки и полушубок, сопрвождаемый врачами, бодро, без одышки и без кашля перешел в третий этаж, где и лег в приготовленную для него постель. Исход болезни был для него ясен, о чем он и заявил Н.М. Берестневу. Как раз перед заболеванием Шрейбер составлял для своей диссертации главу о серотерапии чумы и был прекрасно осведомлен об исходе чумных пневмоний. Поэтому он сильно протестовал против введения ему сыворотки, признавая ее бесполезность при данной форме чумы.

М.Ф. Шрейбер

Кроме того, он был против сыворотки потому, что сделанное ему с профилактической целью 3 года тому назад во время болезни доктора Выжникевича введение такой сыворотки сопровождалось тяжелыми явлениями: потерей сознания, сильной головной болью и судорожными подергиваниями затылка и верхних конечностей. Его с трудом удалось уговорить на подкожное введение 80 мл³ сыворотки. Температура днем дошла до 39,9° в 1 ч. дня; в 3 ч. была 39,5°С и вечером снова 39,8°С. Пульс утром 110–120, к вечеру 140; дыхание утром и днем 28; вечером 34. Кашель днем усилился, обильная кровянисто-гнойная мокрота отделялась довольно легко. Колотье в боку мало беспокоило больного, самочувствие днем хорошее, сознание полное. К вечеру, в связи с высокой температурой, одышкой и слабостью сердца, общее состояние и самочувствие ухудшились. Объективные явления со стороны легких за день без особых перемен; притупление в области лопатки и спереди в области грудной мышцы более выражено.

К вечеру справа спереди появились влажные средне- и мелкопузырчатые хрипы. В этот день больной в полном сознании сделал свои распоряжения на случай смерти. Ночь Шрейбер провел без сна, часто кашлял с выделением обильной мокроты; колотье в боку усилилось, но после 2-х порошков морфия по одной шестой грана утихло. После кофеина и камфары, введенных под кожу, пульс стал реже и полнее, к утру стал снова 138–140, температура ночью 39,8°С, 39,1°С, 39,5°С, 39,6°С; к утру 39,0°С, пульс 120, дыхание 30, самочувствие лучше. Ночью снова введено 100 мл³ сыворотки, и на следующий вечер и утро введение сыворотки повторено.

16 февраля днем сильный кашель, обильная мокрота с меньшим содержанием крови в первую половину дня. Больной очень ослабел, пульс 120–130; появились клокочущие хрипы, мокрота стала жиже и пенистой, количество мокроты значительно увеличилось; кофеин и камфара под кожу, но явления слабости сердца и отек легких тем не менее усилились. При выслушивании в правом легком в верхней доле больше влажных хрипов, появились хрипы в нижней доле левого легкого. Дыхание в верхней доле правого легкого с бронхиальным оттенком, притупление звука небольшое. Сознание полное.

Ночь на 17 февраля Шрейбер провел без сна, был несколько возбужден, ослабел настолько, что был не в состоянии отплевывать мокроту в ведро с сулемой. Появилась синюха на концах пальцев. После шампанского и кофеина внутрь появилась рвота. К утру, когда температура опустилась до 38,5°С, заснул часа на два, спал и на больном боку и на спине; раньше мог лежать только на здоровой стороне. Днем температура снова поднялась до 39,9°С, кашель и одышка усилились, масса жидкой кровянистой мокроты. Днем больной не отпускал своих коллег от себя, много говорил и был в полном сознании; в 11,5 часов ночи наступила смерть при явлениях отека легких и паралича сердца.

Чумная инфекция у доктора Шрейбера сопровождалась резким поражением почек, мочи за сутки было около 500–300 мл³ с большим количеством белка. Белок появился в моче 15 февраля, причем количество его с каждым днем увеличивалось. Жидкие, довольно обильные испражнения, были 16-го утром и 17-го днем.

На другой день, спустя 15,5 часов после смерти, тело Шрейбера перенесено в цинковом гробу вниз в помещение, где помещалась сжи-гательная печь, и вскрыто Н.М. Берестневым на столе, поставленном вблизи отверстия печи, после вскрытия сразу же сожжено (рис. 30.18).

Рис. 30.18. Печь и урна с прахом доктора Шрейбера

Протокол вскрытия тела М.Ф. Шрейбера, умершего на форте «Александр I» 17 февраля в 11,5 часов ночи. Вскрытие произведено 18 февраля в 3 часа дня в помещении сжигательной печи форта

Трупное окоченение и трупные пятна были резко выражены. Кожа и склеры глаз желтушно окрашены. На вскрытии было найдено следующее: Оба легких плотно сращены с ребрами и диафрагмой, плевра на обоих легких фиброзно утолщена особенно на местах отпечатков ребер. Явлений старого фиброзного плеврита не заметно лишь на передних краях легких, которые были резко эмфизематозны. На плевре переднего края верхней доли правого легкого несколько точечных кровоизлияний и по местам нежные фибринозные отложения.

Правое легкое: верхняя его доля, за исключением переднего края, занята сплошным пневмоническим фокусом красно-серого цвета. Поверхность разреза имеет мраморный вид, серый цвет чередуется с красным, в некоторых дольках особенно резко выражены кровоизлияния. Кровоизлияния в легком в его периферических частях по местам заметны через утолщенную плевру. Передняя часть верхней правой доли отечна, гиперемирована, пронизана кровоизлияниями, в ней находится несколько бронхо-пневмонических фокусов красновато-серого цвета величиною от горошины до лесного ореха.

С поверхности разреза верхней доли соскабливается много довольно жидкого слизистого красновато-серого сока. Средняя и нижняя доля этого легкого сильно отечны и гиперемированы.

Левое легкое отечно, в его нижней доле, пронизанной кровоизлияниями, несколько мелких бронхопневмонических фокусов, таких же, какие найдены в передней части верхней доли правого легкого. В крупных бронхах, особенно в правом легком, кровянистая слизисто-гнойная пенистая мокрота. Бронхиальные железы с крупный лесной орех величиной пронизаны кровоизлияниями.

Сердце увеличено раза в полтора, перикардий без изменений, в его полости столовая ложка прозрачной серозной жидкости. Мускулатура сердца буро-красного цвета с сальным блеском, в папиллярных мышцах тонкие продольные полосы желтого цвета жирно-перерожденных волокон. Клапаны аорты слегка склерозированы, в дуге аорты рассеяны мелкие склеротические бляшки.

Печень увеличена раза в полтора, довольно плотная, резко застойная, желтоватого цвета. Правая доля печени в виде купола сильно вдается в грудную полость, на ее поверхности замечается некротический участок неправильной четырехугольной формы около 20 кв. ц. поверхностью. Желчный пузырь растянут, утолщен и плотно сращен с желудком и ободочной кишкой; в его стенке слева снизу находится дивертикул, в котором помещается плотный продолговатый желчный камень величиной с голубиное яйцо, вход в дивертикул был сужен, так что камень с трудом был вытолкнут из него. В пузыре жидкая водянистая желчь.

Селезенка буро-красного цвета, увеличена раза в два, довольно плотная, пульпа соскабливается в небольшом количестве.

Почки увеличены в размере, беловато-желтого цвета. Корковый слой утолщен, мелкие вены переполнены кровью. Капсула снимается легко; в лоханках кровоизлияний нет. Мочевой пузырь содержит небольшое количество мочи, на поверхности слизистой оболочки пузыря несколько точечных кровоизлияний. Предстательная железа без изменений.

Обе миндалины сине-красного цвета, несколько увеличены. Лимфатические железы под челюстью и на шее увеличены очень незначительно. В желудке небольшое количество жидкого содержимого и кровянистой мокроты. Слизистая оболочка его слегка набухла. В тонких кишках немного жидкого содержимого желтоватого цвета. Брыжеечные железы в норме.

Полость черепа: черепная крышка толще раза в 1,5 нормальной. Тонкие мозговые оболочки фиброзно утолщены, особенно по ходу сосудов, под ними значительное количество прозрачной отечной жидкости. Сосуды основания мозга без изменений. В боковых желудках около 2 ст. ложек прозрачной, серозной жидкости в каждом. Мозг застоен, отечен.

Берестнев, Падлевский

Вскрытие подтвердило прижизненную диагностику первичной чумной пневмонии, осложненной паренхиматозным нефритом и паренхиматозным и жировым перерождением печени и сердца.

Кусочки из различных органов, фиксированные в сулеме, были залиты в парафин. На срезах, окрашенных полихромной синькой и водным эозином, было найдено следующее:

В легких — правое легкое, верхняя доля (главный первичный пневмонический фокус): типичная картина чумной пневмонии. Многие альвеолы почти сплошь выполнены массами чумного микроба, таких альвеол особенно много было под плеврой, в других преобладал клеточный экссудат; и в них находились b. pestis, разбросанные между клетками экссудата; по местам альвеолы были выполнены кровью; в некоторых альвеолах наблюдались одновременно кучки чумных микробов клеточный экссудат и кровоизлияния. Сосуды в альвеолярных стенках резко гиперемированы; некоторые альвеолы были разорваны излившейся кровью. На срезах, окрашенных по Gram'y и по Weigertе'y с дополнительной окраской пикрокармином не было констатировано ни микробов, красящихся по Gram'y, ни нитей фибрина. Такая же микроскопическая картина, в общем, наблюдалась и в небольших бронхопневмонических фокусах нижней доли левого легкого. Бронхиальные железы резко гиперемированы, пронизаны кровоизлияниями и содержали массы микробов, которые в виде причудливых сплошных тяжей пронизывали железу во всех направлениях, особенно много микробов было в корковом слое желез. Миндалевидные железы сильно гиперемированы, но не имели вида первичного чумного бубона, в фолликулярном аппарате их находились лишь кое-где отдельные короткие бациллы, не окрашивающиеся по Gram'у, зато в складках слизистой оболочки встречались лимфатические сосуды, сплошь набитые палочковидными микробами не окрашивавшимися по Gram'у, по всей вероятности, чумными. На основании этой микроскопической картины можно заключить, что миндалины не представляли первичного места внедрения чумного бацилла и что они лишь реагировали на заразное начало, выделяемое из легких с мокротою.

На срезах селезенки чумные палочки не обнаружены. Увеличение селезенки было главным образом обусловлено хроническим воспалительным процессом и в меньшей степени острым набуханием в зависимости от чумной инфекции. В печени на срезах возбудитель чумы также не удалось обнаружить. Печеночные клетки были жирно перерождены. Вены печени были переполнены кровью. В почках найдена картина резко выраженного паренхиматозного нефрита, нигде в сосудах (в клубочках) микроорганизмов не было найдено. В сердечной мышце на срезах было видно живое перерождение мышечных волоконец и отложение бурого пигмента. В папиляр-ных мышцах полному жировому перерождению были подвергнуты тяжи волоконец, что резко бросалось в глаза при наружном осмотре сердца.

Бактериологическое исследование. Из первого плевка мокроты, выделенного больным, были сделаны посевы на агар и заражены 2 морские свинки: одна — в брюшину, другая — под кожу. Обе свинки пали от чумы, первая — через 1,5 дня, — вторая на четвертый день; из них были получены чистые разводки b. pestis. В посевах на агар из мокроты выросли многочисленные колонии чумного микроба и несколько колоний посторонних.

Чистые разводки b. pestis были получены из трупа: из селезенки и крови сердца. На препаратах из сока легкого найдена масса чумных микробов, из которых большинство дегенерировано, в виде вздутых бледных шариков.

Течение болезни доктора Шрейбера было типичным для чумной пневмонии. Болезнь началась постепенно, не бурно; несмотря на распространенность процесса, не было резких явлений при выстукивании и выслушивании. Плевральные боли были умеренные. Мокрота была слизисто-гнойная, кровянистая, отделялась легко, быстро наступили явления слабости сердца и отека легких и смерть через 3 дня от начала заболевания.

Лечение состояло в впрыскивании сыворотки; всего было введено под кожу 400 см³. Против сердечной слабости: кофеин внутрь и под кожу, камфорно-эфирное масло под кожу. Против плевральных болей и сильного кашля морфий внутрь и под кожу. В ночь на 17 февраля, когда больной был очень беспокоен: одна шестая грана морфия и три грана кофеина под кожу. Колотье в боку, беспокоившее больного, успокаивалось от небольших доз морфия. Что касается сыворотки, то каких-либо побочных, неприятных последствий от применения ее не наблюдалось, даже на месте введения не было никакой боли. Берестнев считал, что ее терапевтический эффект проявился отсутствием у больного головной боли и общих явлений отравления нервной системы; кроме того, возможно, что действие сыворотки сказалось в понижении температуры 16 февраля.

От введения сыворотки в вену Берестнев воздержался по следующим соображениям: больной очень сильно реагировал на сыворотку, введенную под кожу 3 года тому назад. Кроме того, из личного опыта с внутривенными введениями сыворотки в Бомбее, Берестневу было известно, что нередко после даже небольших доз сыворотки (20 мл³), у больных быстро повышается температура, которая затем падает критически с потом и при явлениях слабости сердца. Кроме того, во время ее введения у больных появлялось покашливание, ускоренное дыхание, что указывало на раздражение легких.

Болезнь доктора Л.В. Падлевского. На вскрытии тела Шрейбера, Берестневу помогал доктор Л.В. Падлевский, который по окончании вскрытия почувствовал жжение возле ногтя указательного пальца правой руки, где заметил небольшую заусеницу, но промолчал. На следующий день, к вечеру, Падлевский почувствовал ломоту в правой руке и в правой половине тела, что было им объяснено сильной мышечной работой утром при расчистке снега (рис. 30.19).

В 2 часа ночи 20 февраля Падлевский почувствовал ухудшение общего состояния и боль под мышкой; он измерил температуру, которая оказалась 38,5°, под правой мышкой прощупывался пакет очень болезненных припухших желез величиною с лесной орех. Явления бубонной чумы были на лицо, и ему сейчас же, около 4 часа утра, было введено 80 мл³ сыворотки под кожу живота. 20 см³ ему были введены с профилактической целью перед вскрытием, т.е. за сутки до заболевания. Утром на следующий день, 21 февраля, ему было введено под кожу живота еще 100 мл³ сыворотки и 10 мл³ в области m. deltoidei в правое плечо. Вечером впрыснуто 100 мл³ сыворотки под кожу живота.

Рис. 30.19. Доктор Л.В. Падлевский, больной чумой. Лечащие врачи: в центре — Н.М. Берестнев, справа — И.З. Шурупов, слева — И.И. Шукевич

Течение болезни было следующим: первую ночь больной провел без сна, чувствовал сильную боль под мышкой, которая к утру несколько стихла, но затем снова усилилась, очень острая боль распространилась на верхнюю часть груди справа, больной не мог двигать рукой от боли. Вследствие сильной боли прощупывание желез не удавалось; температура утром 21 февраля 38,5°С, днем 40,3°С, вечером 39,4°С; пульс хорошего наполнения и напряжения, 110–120 ударов, сознание полное, больной несколько возбужден; к вечеру Падлевский до того ослабел, что не мог сидеть и его перенесли на кровати наверх в комнату, где ранее лежал доктор Шрейбер. На следующий день 22 февраля утром на месте первого вливания сыворотки обнаружена резкая краснота и отек кожи; мочи около 2 литров без белка. Ночью плохо спал; температура 39,4–39,6°С.

На следующий день, 23 февраля, болезненность под мышкой и на груди гораздо меньше, железы легко прощупываются; они малочувствительны и не увеличились против первого дня в объеме. Инфильтрата и красноты под мышкой нет. Больной жалуется на сильную головную боль, которая облегчается пузырем со льдом.

На месте введения сыворотки резкая эритематозная краснота и отек кожи, а также несколько волдырей крапивницы; температура ночью около 39,4–39,6°С, опустилась утром в 8 ч до 38,7°С, а к вечеру снова поднялась до 39,8°С, но ночью опустилась до 38,5°С и к утру до 38,1°С; мочи около литра, содержащей следы белка; вечером во время подъема температуры сделан посев из крови, результат отрицательный. Больной очень слаб, устает от малейшего движения, не может поднять головы с подушки. Ночью спал, на следующее утро 24 февраля головная боль прошла, боль под мышкой и на груди тоже исчезла; под правой мышкой прощупывается одна безболезненная железа с крупный орех величиною и такая же железа под передним краем т. pectoralis major. Самочувствие лучше, днем дремал, мочи около 2300 мл со следами белка. На местах введения сыворотки сильная болезненность, краснота и отек кожи. Температура в 10 ч утра поднялась до 38,6°С, а в 2 ч. дня опустилась до 37,8°С, вечером снова 38,5–38,6°С. Вечером обильное опорожнение кишок при помощи клизмы. Ночь спал.

25 февраля температура держится около 37,8–38,0°С, вечером 38,4°С; сыпь на коже бледнеет, боль на месте введения сыворотки меньше. Мочи один литр, с едва заметными следами белка. Больной заметно ослабел, стал апатичным, быстро утомляется. Ночью хорошо спал. 26 февраля температура утром 37,6°С, к вечеру 37,9°С; мочи за сутки 1,5 литра, без белка. Чувствует себя бодрее. Железы под мышкой несколько уменьшились. Все явления, вызываемые впрыскиванием сыворотки, лучше. Ночью легкая испарина, которая появляется в следующие 2 дня. 27 и 28 февраля и 1 марта температура не выше 37,5°С, а затем она стала еще ниже. Железы под мышкой приняли свой нормальный объем, и больной начал вставать с 7 марта, т.е. на 15 день после начала заболевания.

Первые дни он едва мог передвигаться при помощи палки и стула, но через 3–4 дня окреп настолько, что стал пробовать ходить без палки. Деятельность сердца за все время болезни была сравнительно удовлетворительной, в первые 3 дня болезни у толчка сердца был ясный систолический шум. В начале болезни сердце быстро и легко утомлялось всяком движении. Селезенка в первые дни болезни была несколько увеличена при перкуссии, но не прощупывалась.

Лечение. Такое благоприятное течение болезни и быстрое выздоровление Берестнев отнес на раннее и энергичное лечение сывороткой. Большое значение для благоприятного исхода болезни, по его мнению, имело профилактическое введение сыворотки перед вскрытием доктора Шрейбера за сутки до заболевания.

Подмышечные бубоны под влиянием специфического лечения не достигли больших размеров, вокруг них не было инфильтрата, и микроб из них не проник в кровь. Повышение температуры вечером 23 февраля заставило Берестнева заподозрить развитие септицемии или начало пневмонии, которая так часто осложняет течение бубонной чумы с подмышечными бубонами, но его опасения не оправдались. На область бубонов и болезненную область правой половины груди не было применено никакого местного лечения.

Как только в мокроте доктора Шрейбера был обнаружен возбудитель чумы, ворота форта были заперты на ключ со всеми, кто в данный момент там находился. Началась изоляция форта. Связь с внешним миром осуществлялась по телефону. Письма, газеты и провизия привозились по утрам на извозчике и клались на снег возле пристани; когда извозчик удалялся, открывались ворота и привезенное доставлялось на форт. Провизия заказывалась с вечера по телефону в одном из магазинов, хозяин которого был так любезен, что закупал в городе все, что у него просили и отсылал с почтой и газетами на форт. Письма с форта, которые к тому же писались только здоровыми сотрудниками, дезинфицировались, на них ставился соответствующий штемпель, марки наклеивались уже на почте. Письма эти в особой металлической плетенке выставлялись привозившему провизию, который их и отвозил на почту. Ключ от ворот находился у заведующего лабораторией Берестнева. Больные и лица, ухаживавшие за ними, были изолированы на третьем этаже лаборатории, где имелись самые большие и светлые комнаты. За доктором Шрейбером взялись ухаживать два служителя, которые обычно помогали при работах с чумными микробами и ухаживали за больными животными. Оба они прониклись уважением к чумному микробу и были очень осторожны. Их поселили в одной из комнат, невдалеке от больного; пища им доставлялась отдельным служителем, вся их посуда и чайный прибор не возвращались на кухню. Всем живущим на форте было введено по 20 мл³ сыворотки. После смерти Шрейбера служителям, ухаживавшим за ним и принимавшим участие во вскрытии тела, введение сыворотки было повторено.

Второго больного, доктора Падлевского, поместили в ту же комнату, где лежал Шрейбер, но предварительно тщательно дезинфицированную. Хотя он не представлял никакой опасности для окружавших его; тем не менее 10-дневный карантин был начат только после того, как температура у него спала, бубоны совершенно рассосались и он мог считаться совершенно выздоровевшим.

15 марта карантин закончился, и форт объявили благополучным по чуме. Во время карантина была произведена тщательная дезинфекция форта и сжигание малоценных предметов, приходивших в соприкосновение с больными; остальные предметы были дезинфицированы паром или формалином. Во все время изоляции и в течение двух недель по окончании ее у всех здоровых обитателей форта ежедневно два раза утром и вечером измерялась температура.

Дальнейшая судьба «Особой лаборатории по заготовлению противо-бубонночумных препаратов ИИЭМ». О ее деятельности после Русско-японской войны нам известно мало и, видимо, это может стать предметом отдельного исследования. С началом Первой мировой войны научные исследования в «Особой лаборатории…» почти прекратились, но вакцинно-сывороточное дело усиленно развивалось. А.А. Владимиров, наладивший одно из первых в мире массовых производств сывороток и вакцин, был назначен заведующим военно-санитарным отрядом Петроградского железнодорожного узла, с возложением на него санитарных и эпидемиологических задач как на Северном фронте, так и в прилегающих к нему тылах. Д.К. Заболотный в 1915 г. назначен главным эпидемиологом армии и налаживал эпидемиологическую и санитарно-гигиеническую службу практически на всех фронтах. Другие сотрудники ИИЭМ также оказались мобилизованными в армию. Е.С. Лондон в течение двух лет работал в бактериологических лабораториях при военных госпиталях под Ригой, а с 1916 г. был переведен в форт, где занимался разработкой приемов очистки токсина столбняка, так как противостолбнячная сыворотка была жизненно необходима для армии. После ранения в «Особой лаборатории…», в 1915 г., оказался военный врач А.А. Садов. В конце войны там начала свою научную деятельность З.И. Михайлова, впоследствии старший специалист Биотехнического института РККА.

Февральская революция 1917 г. привела к отставке А.П. Ольденбургского с поста попечителя ИИЭМ (9 марта). В конце 1917 г. при таинственных обстоятельствах профессор А.И. Бердников вывез из форта «Александр I» культуры возбудителей чумы и холеры в Саратов. Летом 1918 г. баржа с частью оборудования «чумного форта» пришвартовалась к Саратовскому порту. Осенью Совет лабораторных работников города принял решение о создании здесь первого в стране противочумного института «Микроб» (современное название «Российский научно-исследовательский противочумный институт «Микроб»). Бердников становится во главе нового института. Однако он не ставил себе задачу восстановить «Особую лабораторию…», а лишь реализовал существовавшую еще до войны идею создания в Саратове бактериологического института «областного типа» (классификация того времени) на базе медицинского факультета Саратовского университета. Через год с небольшим Бердников эмигрировал.

Вопреки разрухе гражданской войны новый институт быстро встал на ноги. Этому способствовали, с одной стороны, масштабная холерная эпидемия и потребности армии в холерной вакцине, с другой — унаследованные технологии получения такой вакцины, разработанные специалистами «Особой лаборатории…» Так появилось на свет отделение бактерийных препаратов института. Назревшая потребность в объединении чумных лабораторий края стала причиной создания чумного отделения института, первоначально располагавшегося в помещении саратовской чумной лаборатории. Теперь «Микроб» обеспечивал потребности страны в чумных сыворотках и вакцинах. В январе 1920 г. институт получил устав Наркомздрава, в соответствии с которым он приобрел статус краевого государственного учреждения, полностью независимого от университета.

«Особая лаборатория…» стала забытой страницей русской истории. Оставшееся на форте «Александр I» оборудование было разделено между НИИЭМ и Институтом эпидемиологии и микробиологии им. Пастера в Петрограде. В 1919 г. отступающие белогвардейцы частично эвакуировали институт из Саратова в Екатеринодар. Многое из вывезенного Бердниковым из Кронштадта и по крохам собиравшихся на месте оборудования и реактивов, оказалось утерянным. Не осталось и исторической связи между чумологами того времени и нынешними. В двухтомном юбилейном сборнике института «Микроб», посвященном 100-летию создания противочумной системы России (Саратов, 1997), не нашлось места даже для упоминания о ее основателе, принце А.П. Ольденбург-ском, и о предшественнике этого института — «Особой лаборатории по заготовлению противобубонночумных препаратов ИИЭМ».

Сам форт «Александр I» сохранился до наших дней, но заброшен. Все железо — бронедвери, лестничные перила, механизмы, водопроводные трубы и ворота — срезано заподлицо. Какое-то количество цемента и 2–3 поддона нового кирпича завезены и раскиданы по форту. Налицо следы недавнего пожара. Известно также, что иногда местными властями форт сдается под т.н. open-air — танцы, музыка, пиво (аренда 1000 $/ночь). По свидетельству одного из очевидцев: «Это самое величественное фортификационное сооружение из всех, что я видел. Его внешняя могучесть и неприступность, в сочетании с внутренней разрухой и запустением как нельзя лучше передает ощущение от нашей Родины».

 

Фотографии, сделанные нами 18.07.07 г. в Кронштадте

Ключ от форта «Александр I» (см. рис. 30.13) на экспозиции филиала Центрального военно-морского музея.

Барельеф львиной морды с ворот форта «Александр I» (см. рис. 30.2) на экспозиции филиала Центрального военно-морского музея.

Форт со стороны 6-го микрорайона Кронштадта (см. рис. 30.1 – верхний).

 

Видно, что идет восстановление форта (внутреннее пространство накрыто сверху колпаком из полиэтиленовой пленки, на форт постоянно ходят какие-то суда).

ФОТОАЛЬБОМЫ ПОСЕТИТЕЛЕЙ САЙТА

Альбом фотографий, предоставленных Денисом Крупиным

Альбом фотографий, предоставленых Галиной Красноборовой, режиссером-кинодокументалистом, посетившей Форт 19.08.08 г. вместе со съемочной группой.

Ссылки по теме:

http://www.liveinternet.ru/community/abandoned_places/post48252849/

http://www.nortfort.ru/alexander/

http://wikimapia.org/#lat=59.9917753&lon=29.7105503&z=14&l=1&m=a&v=2

http://www.iemrams.spb.ru:8101/russian/fort.htm

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%BE%D1%80%D1%82_%C2%AB%D0%98%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%BE%D1%80_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80_I%C2%BB

http://babs71.livejournal.com/397750.html?thread=6799030

http://www.photosight.ru/photos/3321431/

http://www.samoupravlenie.ru/38-11.php

http://www.samoupravlenie.ru/37-09.php

http://www.samoupravlenie.ru/37-09.php

http://community.livejournal.com/doktor_killer/1710718.html?thread=67984510

 

Об истории Форта "Александр I" рассказывается в фильме "Призрак черной смерти" (автор - Марина Сасина; режиссеры - Светлана Зонова и Галина Красноборова). Фильм снят телеканалом "Россия" и показан 18.03.09 г. В "сети" его можно найти по адресам:

http://kinozal.tv/details.php? id=267960

http://torrents.ru/forum/ viewtopic.php?t=1665486

http://shanson-e.tk/forum/showthread.php?s=ecff7a0b0c4222504b19902566f061af&p=198664

http://rutube.ru/tracks/1663416.html?v=2caf401053d0967cbf9666869ad33654

http://www.cn.ru/terka/feed/ entity/954070/?p=last

http://www.gazeta.lv/story/16261.html